99942 [СИ] - Алексей Жарков

"Ушла", – с необъяснимой грустью подумал Максим.

Он взял пакет картошки, кругляш не-адыгейского сыра, коробку с замороженными бифштексами, палку салями, ведёрко морковного салата по-корейски, пять сырных булочек, нарезанный батон, кетчуп, горчицу, карликовый тюбик столового хрена, три увесистых банки баклажанно-кабачкового лечо и полторашку пива, на утро. На выходе задержался у списка сигарет, что висел над кассой, задумчиво почесал нос, уже было потянулся за кошельком, но передумал.

Егорыч встретил его изрядно повеселевшим и в парадной полицейской фуражке, стального цвета с тёмно-синим околышем.

– Дми-и-итрич, принимай! – Сосед протянул гранёный стакан, наполненный до краёв чем-то чёрным.

– Ты где это взял? – спросил Максим, устраивая пакет с продуктами у стены.

– Там! – отрапортовал Егорыч, пьяно намечая направление свободной рукой – стакан дёрнулся, и тяжёлая пахучая жидкость забарабанила по ламинату.

Дюзов почувствовал раздражение.

– Что же ты, скотина, творишь. Это же индийский ром.

– Ну так, этого, налетай! А это… – Егорыч глянул на пол, проморгался, – десять процентов земле, по старой кубинской традиции.

– Егорыч, Егорыч…

Максим махнул рукой, взял стакан и отпил, чтобы не проливалось.

– Пей до дна, пей до дна, – принялся скандировать Егорыч.

– Иди ты, – огрызнулся Максим. – Бифштекс принёс, будешь?

– Буду.

– Пошли. И фуражку сними. А это что за…

Разглядывая гостиную через арку, Максим стиснул зубы от злости. Вещи лежали на полу и диване, будто в нафталиновом чреве шкафа-стенки рванула граната.

– Егорыч! Твою за ногу! Ты совсем охренел?!

Правда, граната взорвалась аккуратная – не раскидывающая, а раскладывающая. В извлечённых с полок вещах не было хаоса нетерпения, скорей, некий порядок. У компьютерного стола стояли в ряд три граныча, рядом ютились не распакованные наборы рюмок.

– Стопари искал, – пожал плечами сосед, расплываясь в щербатой улыбке и отступая вглубь коридора. – Вот, нашёл.

– Где?… – Максим поднял к лицу стакан. – Из них отец чай пил…

"Отец…"

На секунду Дюзову сделалось тошно. Захотелось выкинуть Егорыча на площадку, схватить за шкирку и выкинуть. Со всеми его закидонами и газетными, радио- и теленовостями. Он приблизился к открытому шкафу и заглянул, словно в ещё дымящуюся воронку.

– Я ж, этого, подмочь хотел, – талдычил за спиной Егорыч, словно протрезвевший от злости следователя. – Систематизировать. Вспомнить…

Шапки, продранные лыжные перчатки, системный блок от старого компьютера, квадратные плитки коробочек ди-ви-ди, белый шарф, зачем-то завязанный в огромный узел, какие-то папки, чьи-то визитки, неопрятный альбом с фотографиями, из которого вывалились снимки… знакомые лица незнакомых людей, другого Максима и другой Ани. Он глубоко вздохнул и приложился к стакану.

– Пей до дна, пей до дна, – подхватил Егорыч, как голос за кадром.

Максим выпил, кивнул на пакет с едой, а сам присел на корточки рядом с фотографиями. Взял одну, присмотрелся, постарался вспомнить, где и как это было. Не смог. Улыбающаяся девушка не всколыхнула никаких чувств, не подняла ни белую, ни даже чёрную муть со дна дырявой памяти. Максим задумался, мысленно произнося её имя, надеясь услышать отголоски, эхо, вернувшееся из мрачных лабиринтов сознания…

Он хмыкнул, швырнул альбом на пол и отвёл глаза в сторону. Взгляд наткнулся на небольшую коробку, какой-то уголёк под прозрачным пластиком, упрятанном в спецпакет для улик. Максим достал коробку, повертел и прочитал на обороте: "Allende".

Альенде.

Слово ударило молнией, он поплыл. Осколки памяти пришли в движение, стали собираться в огромное зеркало, в котором проступало его прошлое, словно чужое отражение, на которое смотришь со стороны.

Он вспомнил. Подробности ухода Ани, загадочную дыру в стене кабинета Булгарина, покушение на Казанцева, обрезанный список с зачёркнутыми фамилиями и визит в больницу. Силуэт девушки в коридоре и чужака с по-птичьи длинным носом. Вспомнил вспышку выстрела, бесшумную горячую розу, распустившуюся перед глазами, заполнившую собой весь мир, инъекцию бесконечности больничного сна и горячечных угрызений совести под хлопьями чёрного и красного снега…

Из коридора прилетели пули шкварчащего на сковороде бифштекса, звуки пронзили комнату белыми вибрирующими струнами, запахи старых вещей лизнули лицо языком сенбернара, удары пульса взмывали к потолку лампионами. Старая подруга "карусель" принесла смесь страха и подгнивших воспоминаний, вовремя не преданных забвению, верному могильщику памяти. Максим поднял стакан и наполнил рот жидкой копотью индийских дубовых бочек.

Теперь точно до дна.

2

На следующий день Максим отправился за машиной и справками в "Склиф". Его "Форд" (с ржавой царапиной по правому борту) пылился у зловонного мусорного контейнера рядом с моргом. Конечно же, двигатель не завёлся – сел аккумулятор.

Максим достал из багажника прикуриватель и принялся терпеливо носить его по территории института в поисках хотя бы одной бензиновой машины. Наконец, его заметил охранник, направил к Санджару, узбеку, который числился в штате грузчиком. У того нашлась старая, мрачная как танк "Волга". Насквозь пробитая в нескольких местах прямыми попаданиями ржавчины, рухлядь тряслась и стонала под натиском стартера, но не заводилась. Санджар проорал несколько грозных фраз на родном языке, и – о, чудо – "Волга" вздрогнула, рыкнула и загудела, распугивая низким басом побиравшихся у дворницкой воробьёв и голубей. Затем чихнула белым облаком из выхлопной трубы и замолкла окончательно. Санджар крутанул стартером ещё пару раз, махнул рукой и полез вынимать аккумулятор.

– Не нужен теперь, забирай, – печально пробасил добрый узбек и отдал аккумулятор Максиму.

"Форд" завёлся с пол-оборота.

Со справками вышло тоже "через тернии к звёздам". Пришлось побегать по этажам, прежде чем уложить в папку несколько заветных бумажек. Максим прикинул в уме размер страховой выплаты. Фокус заключался в том, что его случай (пулевое ранение в голову) тянул если не на летальный исход, то на полную потерю работоспособности, а значит "пострадавший при исполнении служебных обязанностей капитан Дюзов М. Д." мог рассчитывать на страховое возмещение, равное ста процентам страховой суммы. Впрочем, компания-страховщик апеллировала к тому, что трудоспособность капитана Дюзова была утрачена не полностью, и после восстановления он сможет работать охранником или даже машинистом электропоезда, на что друзья из "органов", немного подсуетившись, выхлопотали боевому товарищу максимальный дивиденд от полученного во время героической службы ранения. Об этом Максим узнал из копии докладной записки, прилагавшейся к больничной выписке, где чёрным по белому было сказано, что он бревном лежит в постели, ходит под себя и вообще не человек, а самый, что ни на есть, стопроцентный овощ.

Максим не увидел в этом скрытого подвоха, понимающе ухмыльнулся и решил, что накроет управлению такую поляну, что даже непьющий ни под каким предлогом Ерохин, первый заместитель Дмитрия Валентиновича, не устоит и тщательно проспиртуется до самого темечка. Потому что денег Максиму выплачивали действительно много. Поэтому он не особо переживал из-за старенького бензинового "Форда", знал, что жить тому остаётся от силы пару дней, максимум неделю.

Блуждая по коридорам "Склифа" в поисках нужной печати, которой владела одна неуловимая заведующая, Максим вспомнил день покушения, день, ведущий в лабиринты коматозных снов, день, в котором он вышел из палаты Казанцева, озадаченный странным поведением чиновника и смущённый собственной беспомощностью во время неожиданной атаки сиделки. Похожий коридор со светом в далёких окнах, туннель с многочисленными дверями без номеров. Тогда, по дороге к лифту, он встретился глазами с девушкой, сейчас будто знакомой, но в тот момент отстранённо-далёкой. Она проплыла мимо, подталкиваемая солнечным ветром, бившим ей в спину, заставляя Максима смотреть против света, всматриваться в тень, делающую её лицо безразличным и резким. А затем был он, тот, кто стрелял из небольшого, но очень современного пистолета.

Странно, что ни Важник, который звонил лежащему в реабилитационном центре Дюзову чаще остальных, ни заходивший проведать Пономарёв, ничего толком не рассказывали о том, как двигалось дело об исчезновении профессора. То отшутятся, то замнут. Поправляйся, мол, выходи, включайся в работу. Только, конечно, сперва пройди военно-врачебную комиссию, докажи, что годен к дальнейшей службе, а не превратился в безмозглый манекен, которым тебя изобразили, чтобы в карман упала большая страховка.

Комиссию – обход врачей, странные беседы с психиатром ("Если перед вами на асфальте трещинка, вы переступите её или обойдёте?") – Максим прошёл три дня назад, теперь оставалось нервно ждать результата. Обычно на это уходило день-два, но в этот раз тянули: "потребуется изучение других медицинских документов".